И она закричала.

Едва в комнате тяжелым саваном осела тишина, на дверь посыпались удары.

— Откройте, святой отец! Откройте, я не могу больше это слушать! – хозяин дома стучал по двери и давился в рыданиях, отчего его голос звучал неестественно глухо.

Молодой человек заморгал и отошел от кровати. На ней без чувств лежала девушка, с лица которой ушла маска озлобленной одержимости. Руки ее, прежде беспорядочно сминающие простынь, теперь покоились на груди, которая равномерно вздымалась в такт спокойному дыханию.

«Мелкая сошка», подумал молодой человек, снимая с окна ткань и с наслаждением подставляя лицо свежему ночному воздуху. Краем глаза он заметил свет в домах вокруг. Соседи с любопытством и страхом ждали, чем обернется его визит.

Священник не спеша поднял с пола сумку и приладил ее на плечо, а после снял воск с замка и вернул в карман рясы. Пригладив волосы, он глубоко вдохнул и открыл дверь.

Отец ворвался в комнату, как раненый зверь, глядя по сторонам. Наконец, он увидел дочь на кровати и бросился к ней, заходясь в рыданиях. Эмма проснулась от его прикосновений и сонно заморгала, а поле тихо вскрикнула и заплакала. Тут же в дверях возникли мать с детьми, и вся семья, точно муравьи, облепила небольшую узкую кровать.

«Ослушались моей просьбы, но он все равно ничего бы им не сделал… Пускай радуются».

Молодой человек улыбнулся, глядя на семью, и собирался было уходить, но тяжелая рука легла ему на плечо:

— Благослови Вас Господь, — бормотал мужчина, а слезы катились по его красным щекам и терялись в густой бороде. — Я ослушался вас, простите, но видит Бог, мое сердце бы разорвалось, разорвалось прямо в груди. Прошу, скажите, как вас зовут? Я поставлю за вас свечку в церкви. Я хочу назвать будущего сына в вашу честь. Вы спасли мою Эмму. Сохранили семью.

Пока он говорил, мать подкралась сзади и сунула в ладонь молодого человека сверток. Он не возражал – увесистая тяжесть говорила, что, помимо меда и хлеба, там окажется еще и пара монет.

— Меня зовут Томас, — сказал священник, возвращая ему улыбку. — Томас Эккер.

Глава 2. Слова и поступки

Когда Томас наконец прибыл в родной город и переступил порог дома, его мать, невысокая седая женщина с улыбчивыми глазами, тотчас бросилась ему на грудь.

— Томас, — всхлипнула она, — это правда ты? Все прошло хорошо?

— Мама, — он обнял ее в ответ, а затем мягко отстранился и вгляделся в ее лицо. – Я же просил тебя не волноваться. Со мной всегда все хорошо. За мной присматривает Всевышний.

«Шутник», хмыкнул голос в голове, но Томас привычно проигнорировал его.

— Но это так страшно, и твой отец… — женщина невольно заплакала, и Томас снова прижал ее к себе.

— Padre не хотел бы видеть тебя такой опечаленной, — проговорил он, гладя ее по волосам. — Прошу, не бойся за меня. Неужели ты думаешь, что отец умер напрасно? Моя жизнь – чудо, которое случилось только благодаря ему. Я уверен, он не допустит, чтобы со мной что-то случилось. Ты же веришь, что он присматривает за нами?

Она, наконец, отстранилась от него и кивнула, но в ее голубых глазах все еще блестели слезы. Томас вздохнул.

Когда его мать Анна Эккер, в девичестве Тернер, сбежала из семьи с нищим английским священником, она понимала, что обрекает себя на трудную и полную лишений жизнь. Они обвенчались спустя неделю после знакомства, а венчал их капитан дряхлого судна «Роза-Мария», которое переправило их из Англии в новую жизнь. Там, на берегах Европы, новоиспеченная семья провела некоторое время во Франции, прежде чем осесть в крохотном итальянском городке Градара на самом берегу моря. И там, в Градаре, под шелест волн и крики чаек, родился Томас.

Анна никогда не рассказывала ему, что именно случилось с отцом Томаса. Единственное, что Томас знал – что он родился почти мертвым. Увидев неподвижное тело своего ребенка, Анна закричала и потеряла сознание. А когда она очнулась, на ее руках был истошно кричащий Томас, а на полу лежало остывающее тело мужа.

Уильям Эккер был выдающимся священником, и многие поговаривали, что у него был не просто талант, но дар. Едва он появился в Градаре, по городу тут же пронесся слух, что сам Господь благословил Уильяма. Он всегда знал, что тревожит человека и что не дает ему покоя. Знал, какие слова облегчают боль и какие принесут утешение. Паства любила его, а он искренне любил всех прихожан, и потому его смерть стала для города страшным ударом.

Отец Бернард, взявший на себя управление церковью после смерти Уильяма, верил в то, что благословение Божие перешло на Томаса.

— Смерть Уильяма – величайшее горе, но я уверен, что то была задумка Господа, ибо сыну его, Томасу, предначертано нести свет в людские сердца вместо отца. Ничто не случается просто так и на все воля Божья, поэтому помолимся за упокоение души Уильяма и за здоровье маленького Томаса, — сказал Бернард на поминальной службе.

Собравшиеся в маленькой церкви прихожане вытирали слезы и кивали. Кто-то, не скрываясь, громко рыдал, и все по очереди подходили к вдове, чтобы выказать соболезнования.

— Ты был так молчалив, — порой вспоминала Анна по вечерам, когда они с сыном коротали время вместе. — В церкви было столько людей, было так душно и жарко, и мне казалось, я потеряю сознание от всего происходящего. А ты просто сидел у меня на руках и глядел на всех своими огромными глазами, будто понимал каждого. Знаю, это неправильно, но в тот день ты поддерживал меня, Томас – хотя ты был совсем маленьким, и это я должна была оберегать тебя. Но ты с самого своего рождения давал мне силы, и мне кажется, я живу только благодаря тебе.

Томас ничего не сказал в ответ. Как и любой человек, он не помнил своего младенчества, но помнил что-то, о чем никогда не говорил ни матери, ни кому-либо еще.

Он помнил, что в детстве постоянно разговаривал с воображаемым другом. Этот друг, судя по его речи и рассуждениям, было гораздо старше его, и именно он обучал маленького Томаса устройству мироздания. У него были заготовлены ответы на все детские «почему», и именно от него Томас впервые услышал радикальную идею, что не бывает абсолютного зла – как не бывает абсолютного добра.

— А почему умер папа? – спросил как-то Томас, играя на заднем дворе. Его мать в то время развешивала белье и не могла слышать разговор сына с его другом.

— Потому что он обменял свою жизнь на твою, — воображаемый собеседник Томаса был, как всегда, отстраненно спокоен.

— То есть это я виноват в том, что он умер? – голос Томаса задрожал. Любой другой человек ответил бы, что его вины тут нет, но то, что разговаривало с Томасом, человеком не было. И ответ был предельно жестоким.

— Формально, да, — в голосе собеседника чувствовалась легкая ухмылка.

Маленький Томас разрыдался и побежал к матери. Она тут же выронила корзину и обняла его, а он, захлебываясь слезами, рассказал, что это он виновен в смерти отца, потому что он жив, а отец нет. Тут уж Анна сама расплакалась и, в обнимку с Томасом, осела на траву, и так они сидели, пока соседка не прибежала и не помогла Анне встать. Напоследок, прежде чем вернуться к прерванному занятию, Анна вдруг повернулась к сыну и непривычно строго спросила:

— Почему ты вообще так решил, Томас? Что тебе вдруг в голову взбрело, чтобы говорить такие страшные вещи?

И Томас понял: маме нельзя знать про его друга. Потому что мама может отругать его, и друг больше не придет. Вдобавок, Томас уже большой мальчик и больше не побежит к ней плакать. Потому что когда мама плачет, ей становится очень плохо, а он не хотел, чтобы маме было плохо.

Но она ждала ответа на свой вопрос, поэтому Томас молча поднял указательный палец и указал куда-то вверх, в небо, по которому бежали легкие воздушные облака.

Он хотел этим сказать, что голос друга шел к нему откуда-то извне, но Анна истолковала его жест по-своему. Она резко вдохнула, словно от испуга, а потом снова прижала сына к себе и принялась горячо его целовать. «Благословлен, благословлен», шептала она и Томас, не понимая значения этих слов, молча с ней согласился. Мама больше не была расстроена – наоборот, в ее словах ему чудилась скрытая радость.